Сергей Рыбин: «Цена на нефть – по-прежнему главный индикатор для России»

Досье Bankir.ru:

Сергей Рыбин. Родился в 1973 году. Заместитель председателя правления банка «Стройкредит». В банковской сфере работает с 1993 года. Окончил Финансовую академию при Правительстве РФ. В 1994-2000 годах работал в АКБ Юнибест, где прошел путь от экономиста до заместителя начальника кредитого управления. В 2000-2003 годах -начальник отдела кредитования, затем заместитель начальника управления кредитования Всероссийского банка развития регионов. С марта 2003 года – начальник кредитного управления «Стройкредита». В феврале 2004 года назначен заместителем председателя правления «Стройкредита».

- Коль скоро эта рубрика не подразумевает отчетов и парадных реляций, хотелось бы сегодня поговорить с Вами прежде всего о состоянии духа. После многолетнего «медового месяца» банковский рынок переживает глобальный кризис. И несложно предположить, что этот кризис влияет не только на цифры и показатели, но и на психологические отношения на рынке. Например, недавно Гарегин Тосунян сказал о «кризисе доверия» между банками. Вы это ощущаете? (разговор состоялся в начале сентября с.г. - прим. Bankir.ru)

- На данный момент это не коснулось конкретно нашей организации. Но в принципе на рынке напряженность есть. Безусловно, она однозначно сказывается на темпах развития. Если сравнить то, как банки росли в предыдущие два-три года, и то, какую динамику они показывают по результатам первого полугодия этого года, можно сказать о принципиальном замедлении темпа роста банковской системы в целом.

Связано это с рядом вопросов. Первое - это тот самый кризис, с которого все началось. Западные рынки начало лихорадить, и многие отечественные игроки, которые в течении длительного периода рассчитывали на иностранные заимствования, просто потеряли доступ к зарубежному капиталу. Отсюда сворачивание или полная остановка многими банками ипотечных и корпоративных программ. Не то чтобы ипотека сворачивается совсем, но участники рынка занимают все более и более осторожные позиции и стали куда более серьезное внимание стали уделять кредитным рискам. В принципе это хорошо. Раньше ипотека была этаким «велосипедным процессом». Крути педали, цепь идет по кругу. И в процессе роста ипотечного портфеля «теряются» проблемы, которые в нем накапливаются. Банки долго существовали именно в такой среде. Теперь это невозможно.

- То есть КПД ипотеки особо ни кого не интересовал?

- Когда всегда есть источник финансирования этих операций, когда есть канал их продажи, когда этот продукт востребован рынком … Можно, продавая по 100 млн. неких «единиц», терять по десять тысяч и ничего не замечать. Но когда темп прироста сокращается, а деньги в дефиците, возникает обратная ситуация. Проблемы накапливаются быстрее, чем растет портфель.

Слава богу, это еще не является определяющим фактором для степени межбанковского доверия. Обмен ресурсами хоть и сократился, но пока не прекращается. Но ситуация будет «ровной», на мой взгляд, лишь до какого-то определенного момента. Если одна из финансовых структур позволит себе дефолт в той или иной форме, это может в целом повлиять на весь рынок.

- То есть пока принципиального кризиса доверия на рынке нет, но есть риск цепной реакции?

- Есть кризис доверия к крупным корпоративным заемщикам, которые занимались активным привлечением средств. Теперь перед каждым погашением, офертой или другой подобной операцией весь рынок застывает в ожидании: справится компания со своими обязательствами или нет. Тем более первые дефолтные примеры за последние месяцы уже есть. Конкретные имена я не буду называть по понятым причинам…

Так что скорее можно говорить об определенном недоверии банковской среды к окружающему миру - к корпоративным заемщикам, физическим лицам и т.д.

- Как решается вопрос недоверия к физлицам – понятно; следует ужесточение андеррайтинга. А в случае с корпоративными клиентами что делать? Особенно, если клиенты давние?

- В случае с корпоративными клиентами ситуация двоякая. Например, некоторые банки выдавали за ужесточение условий элементарное отсутствие у них возможности нормально прокредитовать своих старых заемщиков. Многие компании привыкли к определенному и постоянному рефинансированию своих заемных средств и вдруг – «стоп!». Ты знал, что банк, в котором ты обслуживаешься, при успешном погашении кредитов всегда предоставит тебе новые ссудные ресурсы. И вдруг их попросту нет… Понятно, что такая ситуация – очень нездоровая. И выход лишь один – всегда должен быть источник глобального рефинансирования долгов. Источник западный оказался весьма ненадежным. Сейчас – пауза, банковский мир в поисках альтернативы.

- Внутренний источник – что это может быть, на Ваш взгляд? Последний год только об этом и говорят. Надежды на тендеры Минфина оказались неоправданными. Что на очереди – пенсионные деньги, «заначки» Стабфонда?

- А вы знаете, я думаю, что здесь источников может быть несколько – и минфиновские деньги, и фонд будущих поколений - что угодно. Вопрос несколько в другом: настал ли критический момент для запуска всего этого механизма? На мой взгляд, на сегодняшний день ситуация не столь критична чтобы делать это. Соответствующие механизмы обозначены, их уже обсуждают. И понятно, что цифры, которые в рамках этих дискуссий, звучат, - сами по себе некоторым образом успокаивают рынок…

- Иными словами, знание того, что резерв есть, - это важнее, чем сам резерв?

- Конечно. Рынок стал очень эмоциональным. И эти эмоции иногда влекут за собой действия, особенно - на открытых рынках. Последние события на фондовом рынке говорят о том, что эмоции сейчас часто превалируют над расчетами.

- Тогда логично предположить, что в этой ситуации нефть играет роль «эталонного метра»? Потому что мы постоянно видим влияние цены нефти на настроения российского рынка…

- Однозначно. Это как некий главный индикатор. Потому как что бы там мы ни говорили о стремлении стать развитой финансово страной, ориентированной не только на сырье, факт есть факт: мы - ресурсная держава, мы экспортируем свое сырье. Любое движение в этом сегменте так или иначе отражается на состоянии всего рынка.

- ОК. Упростим: если завтра нефть идет по $150 за баррель - что это означает для банков? И что будет, если – по $50 за баррель?

- На самом деле нефтяные котировки так или иначе «сидят» в глобальных оценках не только банков, но и всех крупнейших российских компаний. Могу ошибаться, но, насколько я знаю, последние расчеты всех серьезных игроков рынка делались «с запасом» - на уровне чуть ниже $100 за баррель. Это просто «на всякий случай», без ожидания каких-то таких падений. Поэтому тот порог снижения, который мы наблюдали, - настораживает рынок, но не переворачивает его. Вот если цены пойдут еще ниже – это уже будет грань, за которой начнут сыпаться и макроэкономические расчеты, и корпоративные. А нервозность рынка сейчас вызвана не самим падениями цен на нефть, а тем, что мы воочию убедились: буквально за неделю-две цена на нефть способна падать сразу на $30-40 за баррель.

- А как во всей этой нервной каше себя чувствуют отношения между банками и частными инвесторами? Что происходит с деньгами физлиц?

- Здесь очень сложная ситуация. Откровенно говоря, за последний год мы видим, что люди исповедуют пассивную политику по отношению к накопленным средствам. Потому что в основном эта политика у россиян направлена на сохранение ранее заработанного, а отнюдь не на получение дополнительного дохода. Банки в последнее время «играют» на повышение по депозитам не потому, что надеются перепрыгнуть планку, за которой вкладчик начнет получать реально опережающий инфляцию доход, а для получения доли рынка, Каждое физическое лицо стремится диверсифицировать свои вложения - между банками, между ставками, между продуктами. Опять же, не столько думая о заработке, сколько пытаясь сохранить те средства, которые у него есть. И поэтому нельзя сказать, что депозиты сегодня – дело безнадежное.

- А может, наоборот, в этой ситуации банки только выиграют? Например, можно предположить, что тот слой более финансово активных людей, которые раньше вкладывались в ПИФы, теперь отнесут свои деньги в банки?

- Нет, не думаю.

- И что они будут делать, по вашему? Пережидать?

- Я думаю, именно пережидать.

- А вы сами? Что вы со своими деньгами делаете?

- Я себя считаю человеком разумным, сейчас я не занимаю какой-то активной позиции. Предпочитаю оглядеться, сижу «в засаде».

- Не страшно смотреть, как каждый день ваши деньги в акциях теряют вес?

- Все зависит от того, какие цели человек преследует. Это цели на двенадцать месяцев или на три-четыре года? В зависимости от ответа на этот вопрос и нужно выстраивать стратегию. Если на год – то ваши вложения могут обесцениться. Если на три-четыре – то надо понимать, что очень многие эмитенты нашего рынка категорически недооценены.

- А ваш личная стратегия - насколько? Скажем, десять лет вы берете в расчет?

- Нет, так далеко я не смотрю. Как мне кажется, реально строить планы лет на пять. Думаю, что на такой дистанции я спокойно пережду лихорадку на рынке и выйду из нее по крайней мере не с минусом. Например, в расчетах более чем на два года я ставлю на доллар. Уверен, что доллар есть доллар и из всех колебаний он выйдет крепким.

- На десять лет в нашей стране загадывать по-прежнему не приходится?

- Сложный вопрос. Но то, что я сегодня смотрю на пять лет, - это уже о чем-то говорит. Раньше загадывали на год-два, не более.

- Если брать небольшие вложения в валюты, то я сам, например, отношусь к тем, кто «ставит» на иену и североевропейские валюты. На ваш взгляд, это приемлемая тактика?

- Да, эта стратегия, безусловно, может «сыграть». У меня не так много времени для анализа ситуации на валютных рынках, но я вижу, что иена, равно как и вся японская экономика, на данный момент остаются вне серьезных колебаний и влияния внешней среды. Это достаточно давно сформировавшийся индустриальный центр, который вполне способен самостоятельно генерировать собственную позицию относительно других валют. Этим эта валюта может стать интересной, особенно, если произойдет какое-то изменение тренда основных валют.

- А какова степень вашей веры в рубль?

- На текущий момент позиции рубля достаточно стабильны. Конечно, не так давно многие говорили о возможности деноминации или каких-то других валютных изменений в стране, но эти ожидания не подтвердились. Конечно, полностью вариант деноминации я не исключаю, хотя не вижу оснований ее проводить. Но все же мы можем констатировать, что финансовая политика нашего государства совершенно зрелая и здесь не принимается каких-то скоропалительных и однобоких решений. Все делается достаточно взвешенно и ответственно.

- Да? Меня лично изрядно поразило июньское заявление Дмитрия Медведева о превращении Москвы в финансовый центр, а рубля – в региональную резервную валюту. И еще более поразило то, как многие банкиры, несмотря на кризис, сокращение кредитования и т.п., радостно тему подхватили и «в небо чепчики бросали»? Вы вот как к этому относитесь к этой идеи?

- На самом деле, на текущий момент рубль вполне может претендовать на роль одной из резервных валют…

- Возникает вопрос: для кого? Кто может начать создавать резервы в рублях? Германия? Корея? Буркина-Фасо?

- А вот этот вопрос, действительно, открыт. Многое зависит не столько от крепости рубля, сколько от общеэкономической и политической ситуации в мире. Например, вероятен принципиальный рост товарооборота с азиатскими странами. Значит, вполне возможно, что рубль как резервная валюта будет интересен им. Понятно, что Европа, наоборот, вряд ли заинтересуется. Так что скорее всего продвижение рубля на мировой рынок возможно скорее под какую-то определенную зону российского политического и экономического влияния.

- Есть известная истина: «Деньги любят тишину». Сила доллара – это уверенность в традициях. Семьдесят лет уверенности, которые трудно поколебать злорадством люмпенов по поводу «проблем у америкосов». Сколько же России-то понадобится, чтобы наступила эта самая «тишина»?

- На мой взгляд, сегодня сроки формирования финансовых традиций сокращаются. Все происходит гораздо быстрее. Кто вообще мог себе представить десять лет назад, что мы будем обсуждать такие вопросы, что рубль на что-то сможет претендовать после кризиса 1998 года? Поэтому еще раз повторюсь: на мой взгляд, финансовая политика государства достаточно сбалансирована; она претерпела серьезные изменения за последние 7-8 лет, и, если не брать нюансы, которые можно по разному расценивать, эти изменения позитивны. Поэтому если еще десять лет серьезных потрясений не будет – думаю, мы займем очень достойное место в мировой финансовой системе.

- Реально финансы везде концентрированы. Американские финансы – это Уолл-стрит, британские – это Сити. И у нас выстраивается не столь российский, сколь этакий «внутриМКАДовский» банкинг?

- Трудно не согласиться, это действительно так. Другой вопрос, что тенденция к концентрации всех финансовых потоков в Москве начала меняться. Например, в конце 90-х чем были региональные филиалы для любого крупного банка? Простым «пылесосом»: брать деньги вкладчиков и клиентов в провинции с тем, чтобы вкладывать их в Москве. Сейчас ситуация принципиально иная, она связана именно с тем бумом кредитования, который страна пережила в последние годы. Теперь нет задачи выкачивания средств в Москву. Наоборот, московские ресурсы уходят в регионы и работают там.

- Грубо говоря, сегодняшний российский банкинг уже не боится оставить деньги за пределами МКАДа?

- Он, наоборот, очень хочет их туда нести. Другой вопрос, как это можно выгодно сделать, насколько высока там конкуренция и т.д. Нам в «Стройкредите» это очень интересно наблюдать уже потому, что у нас филиальная сеть открылась не вчера и не позавчера, она постепенно прирастает уже семь лет.

- А вы, кстати, по какому принципу ее формируете? Сначала – в самые крупные города. Или туда, где уровень жизни повыше? Есть вообще какие-то принципы банковского продвижения?

- Наш банк изначально строился как региональный и поэтому на самом деле Москву мы используем в основном как площадку для работы на открытых рынках, то есть на рынках ценных бумаг, акции, облигации. Основная кредитная работа ведется в региональных подразделениях. Обычно филиалы открывались под каких-то клиентов, которые были готовы принимать наши ресурсы, работать с нами и т.д.

- Это - типичная модель работы для российских банков?

- Кроме исключительно розничных. На самом деле, для средних банков, к которым мы себя относим, это, наверное, наиболее оправданная стратегия.

- Вот вы назвали себя средним банком… Опять же в связи с кризисом обсуждается часто вопрос: что ждет средние банки?

- Все зависит, на мой взгляд, прежде всего от политики акционеров банков. Что они хотят видеть - успешно развивающееся предприятие, приносящее доход своим акционерам, или максимально возможную капитализацию для успешной продажи. Третий вариант – это если ряд средних банков начнет друг с другом объединяться. Но этот вариант для России экзотичен.

- Почему? Вот УРСА-банк – удачный пример объединения…

- Да, хороший пример, но все-таки там была сильная сторона, под которую все подтягивались. А я имею в виду возможность паритетных, равных слияний. Это обычно более трудная задачка. Каждый владелец тянет одеяло на себя.

- Сейчас часто констатируется, что, наконец, уходит время владельцев. Вроде бы мы доросли до состояние, когда руль все чаще доверяют наемным топ-менеджерам…

- Конечно, есть такое. Просто банкинг стал более технологичным и акционер может управлять банком, не входя в его текущую деятельность. Ему фактически достаточно на сегодняшний момент определять стратегию и потом оценивать продвижение по реперным точкам, которые он для себя определит.

- Лично Вы чтобы предпочли: 26% акций в среднем банке или 3-5% - в большом?

- 26% в среднем.

- Почему? Так интересней?

- Нет, это прагматичный расчет. На самом деле этот пакет позволяется реально участвовать в управлении банком…

- Значит, рулить все уже хочется*? Но вот Потанин с Прохоровым отдали контроль над своим банком ради 3% в Sosiete Generale…

- Это несколько другая ситуация. Эти три процента – это большая капитализация. Но лично я не могу остаться просто пассивным владельцем, мне гораздо интересней управление. Однако это исключительно личный выбор.

- Всем, кто принимал участие в «Разговоре с Bankirом», мы задавали вопрос: кто такой банкир, кого считать банкиром - владельца, топа, любого сотрудника?..

- Изначально все-таки – владелец. Все прочие – это служащие банка. Это классическая и совершенно четкая постановка вопроса в европейской и американской финансовых системах. С точки зрения моего личного восприятия, сегодня «банкир» становится более широким понятием. И на первую роль выходит некая ментальность, осознание самого себя частью финансового механизма. Пусть винтиком маленьким, но – его частью, а не наблюдателем. То есть можно быть банкиром, являясь начальником отдела, а можно не быть банкиром, являясь зампредправления или президентом банка. Это просто некий подход к тому, что ты делаешь. Если ты не просто исполняешь функцию «от и до», а пытаешься внести пусть скромную, но свою лепту в развитие, ты – банкир.

- История показывает, что банкиры процветают там, где процветают пенсионеры. Потому что в нормальной стране главный финансовый «первоисточник» – накопления людей. Но есть и социальный нюансы. Нормальному человеку неприятно чувстствать себя богатым рядом с нищим. Как в этом плане ваше «банкирское» самочувствие менялось на фоне страны?

- Сложный для меня вопрос. Я родился в Москве, здесь вырос и учился. Поэтому мой опыт применим только к Москве. Но вот командировки по регионам в 90-е, конечно, производили просто шокирующее впечатление. Там была нищета. А рядом – бизнесы, которые были нацелены не на какую-то перспективу, а именно на то, чтобы «тупо рубить бабки». К счастью, ситуация изменилась. Комфортно или некомфортно? Тоже сложный вопрос. Я учился на того, кем хотел стать, поэтому и времени смотреть по сторонам особенно не было, да и круг общения был соответствующий. Так что с социальной рознью я не сталкивался. Не было такого, чтобы мне кто-то кричал: «Сергей, ты негодяй, а я ничего не имею». С таким не сталкивался, в принципе вокруг были довольно успешные люди.

- А не разочарованы в выборе? Интересно быть банкиром?

- Очень. Наш банковский рынок еще не завершил период становления, нам есть куда развиваться, поэтому мне есть чем заниматься. Когда он достигнет уровня Европы и США, может быть, станет скучно.

Там банкир – все-таки все больше и больше функционер, винтик четко отрегулированной машины. У нас же банкинг – творчество. Когда есть планы развития, когда есть новые продукты, когда есть что двигать вперед. Хотя, конечно, я как любой нормальный человек тоже хочу все это привести к «хорошей бюрократизации». Когда есть норма дохода, норма расхода, когда существует четкая процентная политика, когда конкуренция идет в сервисе, а не в том, что один из банков может давать под 9%, а другой - только под 14%

- Кстати, по поводу 9-ти и 14-ти. Сейчас мы - свидетели массового похода банков на малый и средний бизнес. Вы верите в его успех и возможно ли, что российский малый бизнес начнет «питаться» не с запасов владельца, и не с «подножного корма», а от банковских ресурсов?

- Здесь очень интересная ситуация. Для банковской среды характерно, когда кто-то сам приходит в банк и начинает проявлять интерес к кредитным продуктам. В случае с МСБ все произошло ровно наоборот. Банки сами проанализировали этот пласт клиентов, который находится вне вообще какого-либо элементарного контакта взаимодействия. Например, мы в «Стройкредите» подсчитали, что у нас порядка тысячи клиентов - это компании, открывшие у нас счет и никогда ни за какими дополнительными услугами не обращавшиеся. И мы сами им предложили расширить наше сотрудничество от исключительно «кассовой» в «кредитную» сторону.

Понятно, что это сложный процесс. Малый и средний бизнес - это не всегда полностью официальная отчетность, когда все прозрачно, четко и гладко. Но при этом видно, что это нормально развивающийся бизнес. Другое дело, что сегодня банки вынуждены отказывать: мол, извини, кредитуя тебя, я в соответствии с действующими правилами практически 100-процентный резерв должен создать.

- То есть нынешние нормы резервов сейчас убивают кредитование малого бизнеса?

- По крайней мере, они его серьезно тормозят. Это действительно так и с этим надо что-то делать.

- Вот странная тут штука выходит... Когда я отправлял запросы в банки в связи с темой банковского надзора, я стал массово получать ответы, что, мол, в общем у нас все в порядке. ЦБ – друг человека и т.п. Это что – страх обидеть чиновника? Или я просто по журналистской привычке зря вижу в государстве главного врага любого участника рынка?

- Проблемы здесь возникают не от чьей-то злой воли, а от разницы интересов. Задача ЦБ - контроль за тем, чтобы в рамках банковской системы все функционировало нормально, чтобы банки и вкладчики не были подвержены каким-то дополнительным рискам. И в этом политика ЦБ очень последовательна и правильна. Иначе она оставляла бы возможность для некорректных участников рынка совершения огромного числа операций, которые могут поставить под сомнение возможность адекватно отвечать по своим обязательствам. Другой вопрос, что эта цель не всегда коррелируется с другими задачами, которые ставит государство. Например, если правительство определило в числе своих приоритетов поддержку малого и среднего бизнеса, это должно как-то отражаться и в политике ЦБ.

- Спустимся с небес регулятора и поговорим о личном. Знаете, из всех банкиров я только в кабинете у Бернштама мог нормально покурить в свое удовольствие. Остальные все какие-то правильные… Здоровью не вредят, спортом занимаются, страстям не подвержены. А вы? Есть какие-то пороки, недостатки, тайные страсти?..

- Думаю, что людей абсолютно правильных вообще не бывает. Просто они, наверное, кривят душой, мягко говоря. Кстати, я тоже курю.

- И как? Ощущаете на себе прессинг «правильных», да простит меня Минздрав?

- У нас в помещении банка запрещено курить. И я считаю, что это действительно правильно. Но, впрочем, не считаю курение своим недостатком. Это просто моя данность. Я такой. И не считаю, что это мешает мне работать и занимает большое количество рабочего времени. И спорту не всегда мешает. Я, например КМС по плаванию. И курю, и плаваю… не подумайте, что одновременно.

- У нас сейчас в подражание Западу так истово возрождают образ чеховского «человека в футляре». Как думаете, не возникнет здесь лет через пять-десять какого-нибудь психосоциального диссонанса? Вдруг, слишком сильно разойдутся внешняя и реальная жизнь людей и даст трещину?

- Действительно, есть такая проблема. Мне самому 35 лет и все это прошло немного мимо моего поколения, но в полной мере коснулось тех, кто помоложе. Знаете, формируется банковское поколение «белых воротничков», которые действительно живут этим, живут своим имиджем, живут тем, с кем и где они обедают, где проводят свои выходные. Это, наверное, касается не только банковской среды, просто она к этому ближе. У тех же молодых сотрудников происходит контакт с достаточно обеспеченными людьми и возникает элементарное желание так же «красиво жить». Это так, от этого никуда не уйдешь, люди хотят красиво одеваться, быть модными, стильными и т.п. Хорошо это или плохо - не знаю, потому что о серьезном воздействии такой генерации на общество говорить еще рано. Посмотрим…

Здесь важно, мне кажется, для каждого конкретного человека, чтобы у него не происходило раздвоения личности. То есть он должен быть все-таки на работе стараться быть самим собой, таким, какой есть, а не таким, «как надо». И никогда не переступать через себя. В конце концов, если он нормальный специалист, он может найти себе другое место, и не допускать того, чтобы его «передавила» работа. Это было бы самым неприятным.